Автор: Роберт Пректер
Профессиональное беспокойство
Неспособность экономистов предвидеть сокращение экономики в 2002 и особенно в 2007–2009 годах вызвала не только сильную критику вне профессии, но и интенсивное самокопание внутри неё.
6 октября 2002 года Пол Самуэльсон, один из основателей современной экономики и популяризатор экономической профессии в учебниках и статьях «Newsweek», осудил заигрывание своих коллег с терминологией «мнимой точности» на протяжении более чем полувека. Он признался: «Нам не хватает слов. По крайней мере, эта озадачивающая экономика победила экономическую лексику». (Социономическая лексика, представленная в части II этой книги, может решить проблему.) Заявление Самуэльсона полностью верно. В то время он не знал, что его страстное выражение замешательства было сделано всего за три дня до дневного минимума закрытия на 2.5-летнем медвежьем рынке.
Экономисты не осознают, что побуждает их выражать подобные чувства вблизи минимумов фондового рынка, но Социономика однозначно объясняет выбор этого времени, как мы увидим в главах 17, 18 и 22.
Выражение раздражения Самуэльсона было всего лишь предысторией. Семь лет спустя, когда фондовый рынок и экономика нырнули в минимумы 2009 года, десятки экономистов начали критиковать работу своей профессии, а в некоторых случаях даже ставили под сомнение её фундаментальные идеи. Вот некоторые из наиболее показательных комментариев:
9 января 2009, «PBS News Hour»:
Экономисты объясняют, почему намёки на экономический кризис ускользнули от них
Лучшие экономисты страны не смогли предсказать кризис потери права выкупа заложенного имущества и последующий экономический спад. Никто не смог вовремя свести все данные воедино и предупредить общественность.
Пол Солман, интервьюер: «Собрание было заполнено разглагольствующими экономистами высшего уровня и недавно защитившимися докторами наук. Но большинство не предупредило нас. Почему столь многие были слепы?»
Алан Блиндер, Принстонский университет: «Я думаю, честный ответ заключается в том, что никто не думал, что это может произойти. Столь многое пошло не так, и настолько сильно, что никто не мог себе этого вообразить».
Фрэнк Леви, Массачусетский Технологический институт: "Я думаю, что причина, по которой большинство оставалось в неведении, заключается в том, что у людей, которые выпускали эти деривативы, были веские причины держать то, что они делали, в секрете”.
Кен Эрроу, Стэнфордский Университет: "У нас не было причин не доверять им в вопросах инвестиционных банков, поэтому мы приняли как должное, что эти люди защищают себя. Очевидно, что мы ошибались».
Джозеф Стиглиц, Колумбийский университет: «Людям хотелось верить, что рынки регулируются самостоятельно. Но если бы это было так, пузырь бы не появился, потому что, когда у вас появляется пузырь, нужно, чтобы кто-то сделал с этим что-нибудь».
Уильям Дэрити, Университет Дьюка: "Отсутствует тенденция нанимать экономистов, которые видят дальше собственного носа”.
Джордж Акерлоф, Калифорнийский университет, Беркли: «Я думаю, главной причиной было то, что люди были слишком доверчивы. Они доверяли настолько, что брали ипотечные кредиты и покупали вещи, за которые просто не собирались расплачиваться. Они должны были быть гораздо осторожнее».
Лаура Тайсон, Калифорнийский университет, Беркли: «Главный урок состоит в том, что это своего рода греческая трагедия, где суть трагедии — это человеческие слабости, скрытые в том, что значит быть человеком».
Роберт Шиллер, Йельский университет: «Основная проблема, которую я бы назвал, заключается в том, что мы приобрели чересчур большую уверенность, а затем обнаружили, что она была построена на неправильном основании, и теперь она рушится».
Эндрю Ло, Массачусетский технологический институт: «Нейробиологи показали, что финансовая выгода вызывает у мозга ту же реакцию, что и кокаин; это заставляет вас расслабиться и намного меньше беспокоиться о рисках».
Психологически ориентированные экономисты в последних трёх комментариях наиболее близки к сути, но профессия по-прежнему нуждается во всеобъемлющей теоретической основе, в рамках которой находились бы эти наблюдения.
Январь-февраль 2009, «Foreign Policy»:
Финансовый кризис разрушил веру в то, что экономика заслуживает называться наукой. Сущностью науки - это её способность объяснять, предсказывать и предписывать. А большинство экономистов не только не предвидели природу и эволюцию катастрофы, но давали противоречивые рекомендации о том, как стабилизировать ситуацию, что выявило ненадёжность их знаний.
Политический круговорот и ошибочные призывы показали, что сама экономика находится в кризисе: эксперты просто понятия не имеют, что делать. Проблема в том ... что накопленный объем экономических знаний не смог предоставить политикам более надёжные инструменты для прогнозирования и преодоления кризиса.
Февраль 2009, Кильский университет:
Финансовый кризис и систематическая ошибка учёных-экономистов
Мировой финансовый кризис выявил системную проблему экономической профессии. В час наибольшей нужды мировые сообщества вынуждены на ощупь бродить в темноте, не имея никаких теорий.
Недостаточно поставить существующую модель на одну сторону, потому что «для исключительных времён нужны исключительные меры». Нам нужны модели, предусматривающие такие «исключительные времена». На макроэкономическом уровне было бы желательно разработать схемы раннего предупреждения, которые указывают на формирование пузырей. Несомненно, анализ этих вопросов потребует математики другого рода, отличного от того, который обычно используется многими известными экономическими моделями.
Скрытая точка зрения, лежащая в основе стандартных моделей, заключается в том, что рынки и экономики по своей сути стабильны и что они лишь временно отклоняются от пути. Примечательно, что макроэкономика привязана к моделям стабильных состояний, возмущённых ограниченными внешними потрясениями и игнорирующих присущую нашей экономической системе периодическую динамику бумов и спадов.
Многие экономические модели строятся на двойственных предположениях о "рациональных ожиданиях" и агенте-представителе. Аспект «агента-представителя» многих современных моделей в макроэкономике (включая макрофинансирование) означает, что моделисты подписываются на наиболее экстремальную форму концептуального редукционизма (Lux and Westerhoff, 2009): по предположению, все понятия, применимые к макросфере (т. е. экономика или ее финансовая система) полностью сводятся к понятиям и знаниям нижнего уровня отдельного агента. Основная проблема заключается в том, что, несмотря на многочисленные усовершенствования, это вовсе не подход, основанный на эмпирических исследованиях и подтверждённый ими. Краеугольные камни многих моделей в области финансов и макроэкономики сохраняются, несмотря на все противоречивые доказательства, обнаруженные в процессе эмпирических исследований. бо́льшая часть этой литературы показывает, что человеческие субъекты действуют не в соответствии с парадигмой рациональных ожиданий, а также имеют проблемы с обнаружением «равновесия рациональных ожиданий» в повторяющихся экспериментальных условиях. Мы утверждаем, что одним из требований к моделированию - это когда внутренняя согласованность должна дополняться внешней согласованностью. Очень проблематично настаивать на конкретном взгляде людей при экономических условиях, которые несовместимы с доказательствами.
«Рациональные ожидания» заставляют ожидания людей гармонировать со структурой собственной модели экономиста. Эту концепцию можно рассматривать как простой способ закрыть модель. Таким образом, даже когда прикладные экономические исследования или психология дают представление о том, как люди фактически формируют ожидания, эти идеи не могут использоваться в моделях рациональных ожиданий.
Тем не менее, финансовые экономисты редко предупреждали общественность о хрупкости своих моделей; даже когда они видели, как люди и предприятия строят на их основе финансовую систему. Большинство экономистов, таким образом, не смогли предупредить политиков об угрожающем системном кризисе и проигнорировали работу тех, кто это сделал.
Парадоксально, что самоподдерживающие эффекты обратной связи внутри профессии, возможно, привели к доминированию парадигмы, которая не имеет прочной методологической основы и чья эмпирическая эффективность является, мягко говоря, скромной. Кроме того, нынешняя научная программа в значительной степени вытеснила исследования, посвящённые первопричинам финансовых кризисов.
В остальной части этой книги предложена свежая перспектива, которая удовлетворяет требованиям авторов к новой модели. Это фундаментальное переосмысление экономики и финансов, оно совместимо с реальностью, его можно использовать для прогнозирования пузырей, и оно согласуется с другим типом математики — не математикой, относящейся к машинам, а математикой, относящейся в основном к формам жизни (см. «Волновой принцип социального поведения людей").
21 февраля 2009 года бывший председатель ФРС Пол Волкер сказал об экономике:
«Она разрушена перед лицом почти всех ожиданий и прогнозов. Даже эксперты не знают, что происходит».
Май 2009, Уортонская школа бизнеса:
Что насчёт экономистов? Из всех экспертов, разве не они были лучше всего подготовлены, чтобы заглядывать за угол и предупреждать о надвигающейся катастрофе? «Дело не только в том, что они пропустили это, они положительно отрицали, что это произойдёт», — говорит профессор финансов Уортона Франклин Аллен, утверждая, что многие экономисты использовали математические модели, которые не учитывали критические роли, которые играют банки и другие финансовые учреждения в экономике. Последние 30 лет или около того в экономике доминировала «научная ортодоксия», которая гласит, что экономические циклы управляются игроками «реальной экономики» — производителями и потребителями товаров и услуг, тогда как банки и другие финансовые учреждения имеют мало значения.
По мере того как компьютеры стали более мощными, учёные стали полагаться на математические модели, чтобы понять, как будут взаимодействовать различные экономические силы. Но многие из этих моделей просто обходятся без определённых переменных, которые стоят на пути чётких выводов, говорит Сидни Уинтер, профессор менеджмента Уортонской школы. Часто отсутствуют такие трудно поддающиеся измерению факторы, как психология человека и ожидания людей о будущем, отмечает он. Очевидно, говорит Уинтер, что рациональное поведение не является надёжным фактором, иначе люди не стали бы делать саморазрушительные вещи, например, брать ипотечные кредиты, которые они не могут выплатить, что стало ключевым фактором финансового кризиса. И вполне рациональные руководители финансовых компаний не стали бы инвестировать в ценные бумаги, подкреплённые этими рискованными ипотечными кредитами, что они и сделали.
16 июля 2009, «The Economist»:
Из всех экономических пузырей, которые когда-либо лопались, немногие взорвались более эффектно, чем репутация самой экономики. Барри Эйхенгрин, известный американский экономический историк, говорит, что кризис «поставил под сомнение бо́льшую часть того, что мы знали об экономике». Соберите все эти критические замечания вместе, и увидите ясный повод для переосмысления, особенно в макроэкономике.
Нобелевский лауреат Майрон Дж. Скоулз в том же номере журнала «The Economist»:
"Чтобы сказать, что что-то потерпело неудачу, вам нужно предложить что-то взамен, но до сих пор у нас нет новой парадигмы, чтобы заменить эффективные рынки”. Проблема поведенческой экономики, добавляет он, заключается в том, что "она действительно не показала, как в совокупности она влияет на цены”.
Сентябрь 2009, «The New York Times»:
Реальный провал, по мнению финансовых экспертов и экономистов, заключался в математических моделях риска квантов, которые предполагали, что тайные вещи были безопасны. Они не учитывали должным образом поведение людей.
Февраль 2010 года, экономист Стэнфордского университета Расс Робертс в «The Wall Street Journal»:
Действительно ли «мрачная наука» является наукой?
Консенсуса относительно причины кризиса или наилучшего пути продвижения нет. Большинство наук добиваются прогресса. Но в экономике теории, которые когда-то были дискредитированы, снова принимаются во внимание. Какая парадигма является "правильным" взглядом на бумы и спады? Или они все ошибочны?
Я когда-то думал, что эконометрика — применение статистики к экономическим вопросам — решит эти споры, и истина выйдет наружу. Но я пришёл к выводу, что существует слишком много факторов, по которым мы не имеем данных, слишком много связей между переменными, которые мы не понимаем и не можем моделировать или идентифицировать. Я начал спрашивать экономистов, могут ли они назвать исследование, которое применяло сложную эконометрику к спорному вопросу политики, исследование настолько хорошее, что одна из сторон вынуждена была признать, что ошибалась. Я ничего не знаю об этом. Возможно, то, что мы на самом деле делаем, подтверждает наши предубеждения.
Почти все экономисты признают основополагающие принципы микроэкономики — что стимулы имеют значение, что торговля создаёт процветание — даже если мы несогласны с их последствиями для государственной политики. Но бизнес-циклы и способность вывести экономику из рецессии могут оказаться за пределами нашего понимания.
Последний абзац Робертса так же прямолинеен, как лазерный луч: экономисты прекрасно понимают, что они называют микроэкономикой, но они понятия не имеют о так называемых макроэкономических тенденциях. Причинно-следственная связь требует новой области исследования, которая описывается в остальной части этой книги.
17 июня 2010, «The Wall Street Journal»:
Спустя почти три года после начала кризиса академики бизнес-школ просеивают обломки старых теорий и разрабатывают новые идеи. Уверенность в нормальном функционировании всегда эффективных, рациональных рынков была разрушена потрясениями. Центральные принципы, такие как закон одной цены, который гласит, что рынки всегда будут обеспечивать, чтобы два похожих актива имели одинаковые цены, были поставлены под сомнение кризисом и пузырями, которые предшествовали ему, говорит Денис Громб, профессор финансов в бизнес-школе «INSEAD» в Фонтенбло, Франция. По его словам, переоценка многих акций в годы бума, а затем широко распространённая недооценка, когда рынки упали в 2008 и 2009 годах, представляют большие проблемы для стандартных теорий, которые считают, что цена актива отражает его фундаментальную ценность. “Это действительно требует больших изменений в парадигме.” Сейчас перед нами стоит большая задача — найти закономерности в том, что выглядит как хаос, и построить новые модели, которые лучше отражают реалии рынков.
24 сентября 2010, «Marketwatch»:
Председатель Совета Федеральной резервной системы Бен Бернанке [выступая на экономической конференции в Принстонском университете] в пятницу защищал новые Кейнсианские экономические модели, хотя они не смогли предсказать финансовый кризис. Бернанке сказал, что провал экономических моделей не означает, что они не имеют отношения к делу или имеют существенные недостатки. Он сказал, что финансовая система и регуляторы считают само собой разумеющимся, что некоторые финансовые активы всегда можно продавать по ценам, близким к их фундаментальной ценности. Три области исследований, которые он рекомендовал, были поведение человека во времена паники, роль ликвидности на рынках и как появляются и лопаются пузыри активов. Бернанке сказал, что требуется больше работы в тех случаях, когда лица, принимающие решения, настолько неуверены, что не могут понять, что может произойти дальше.
Как мы увидим, существует метод, который окажется полезным во всех четырёх областях: поведение человека во времена паники (и времена спокойствия, и времена эйфории), роль ликвидности на рынках (и почему она возрастает и ослабевает), как возникают и лопаются пузыри активов (и не как исключение из правила, но в рамках согласованной модели) и принятия решений в периоды неопределённости (которые в финансовой сфере постоянно).
16 октября 2010, «The New York Times»:
Почему экономисты вообще спорят? Почему правильный ответ неочевиден?
20 декабря 2010, «The San Francisco Chronicle»:
В отличие от физики, в которой атомы последовательно следуют заметным правилам, экономические модели стремятся предсказать совокупный результат событий, зависящих от индивидуального или институционального поведения, которое до сих пор остаётся непредсказуемым. «Экономику можно рассматривать как физику со стратегическими атомами, которые препятствуют всяческим попыткам их понять», — сказал Коландер.
29 ноября 2012, «Bloomberg Businessweek»:
Там, где Коуз и Ван видят слишком мало спроса на новые идеи, Симс видит слишком мало предложения.
Финансовый кризис заставил экономистов противостоять ограничениям их профессии. Бывший председатель Федеральной резервной системы Алан Гринспен в октябре 2008 года признался Конгрессу, что рынки, возможно, в конце концов, не регулируют сами себя.
Но всё-таки они регулируют, как покажет остальная часть этой книги.
24 августа 2013 года два профессора философии науки в «The New York Times»:
Легко понять, почему экономику можно ошибочно принять за науку. Она использует количественное выражение в математике и краткое изложение своих теорий в аксиомах и полученных «теоремах», поэтому экономика очень похожа на модели науки, с которыми мы знакомы из физики. Проблема экономики заключается в том, что ей не хватает важнейших характеристик науки — показателя улучшения прогнозируемого диапазона и точности. На самом деле, когда дело доходит до послужного списка экономической теории, прогностического успеха, о котором можно было бы говорить, нет вообще.
Более того, многие экономисты не кажутся смущёнными, когда они делают прогнозы, которые оказываются неверными. Что такое экономика, если она недостаточно заинтересована в прогностическом успехе, чтобы скорректировать свои теории так, как это делает наука, когда её прогнозы оказываются неверными?
Ответ на эту тайну заключается в том, что традиционные экономисты придерживаются фундаментальных предположений о рациональных реакциях на экзогенные причины и равновесиях, перемежающихся потрясениями, и они просто не могут представить себе никакой альтернативы этому.
В июне 2009 года сторонник модели случайного блуждания защищал действующую причинную модель: «Это смешно, — сказал он, обвинять гипотезу эффективного рынка в финансовом кризисе». "Если вы используете леверидж 33-1, держите долгосрочные ценные бумаги и используете краткосрочную задолженность, а затем происходит наплыв требований о возвращении вкладов в банк, — что и случилось с «Bear Stearns» — как вы можете винить в этом теорию эффективного рынка?” Верно, что эффективная рыночная гипотеза не несёт ответственности за кризис как таковой, но она отвечает за слепоту своих сторонников к сигналам, одним из которых является именно исключительный уровень оптимизма и самоуспокоенности, продемонстрированный спекулянтами, финансировавшими долгосрочные спекуляции с краткосрочным долгом с кредитным плечом 33 к 1.
Профессия провалилась, но изменится ли она?
После окончания Великой рецессии в июне 2009 года горстка самых известных экономистов мира призналась, что их профессия не приспособлена для макроэкономического прогнозирования. В июле 2009 года профессор экономики Гарварда Грегори Мэнкью признал: «Колебания в экономической деятельности в значительной степени непредсказуемы». В январе 2010 года Юджин Фама, автор гипотезы эффективного рынка и гордый не-макроэкономист, сказал «New Yorker»: "Я хотел бы узнать больше о том, что вызывает бизнес-циклы. Раньше я занимался макроэкономикой, но давным-давно оставил это. Экономика не очень хорошо объясняет колебания экономической активности. Мы не знаем, что вызывает спад. И никогда не знали”. Этот доклад вышел в том же месяце:
Уменьшение практического опыта экономистов
Хотя некоторые считают, что методы прогнозирования не изменятся
Турбулентность была исторической: спад стоимости недвижимости, всплеск потерь права выкупа, приливная волна увольнений. Было сокращено более 7,2 миллиона рабочих мест… Кризис Уолл-стрит ниспадал в экономику, погружая страну в самый глубокий, самый продолжительный спад за семь десятилетий.
По мере приближения экономического шторма последних двух лет большинство экономистов сильно недооценили его интенсивность или вообще не заметили его. Тем не менее, даже сейчас эксперты расходятся во мнениях, какие уроки они извлекли из этого эпизода, если таковые вообще имеются.
«Вопрос в том, что мы должны сделать, чтобы это не повторилось?» — сказал [ ], директор по исследованиям Федерального резервного банка Атланты. "Конечно, вы не можете пройти через такое событие и не потратить какое-то время на серьёзный пересмотр структуры, в которой работаете”.
Тем не менее, прогнозист [ ] обвиняет экономистов в том, что они неправильно понимают сигналы и должны пересмотреть свой подход. По его словам, экономика прошла путь от скромного роста до глубокого и болезненного спада через серию поворотных точек, которые просто не были предсказуемыми. Недвижимость, например, не должна была дефлировать, как это случилось, сказал [ ], директор Центра экономического прогнозирования в [ ]. "И вы никогда не сможете предсказать, когда пузырь лопнет, потому что, по определению, пузырь нефундаментален. И вы не можете видеть, что происходит нефундаментальный шок”. Крах крупных финансовых фирм был во многом похож на старомодное массовое изъятие вкладов, сказал он. "Я не думаю, что мы двигались к пропасти до тех пор, пока не рухнул «Lehman». Паническое изъятие банковских вкладов не предсказуемо”.
«Даже умеренные спады, как правило, являются аномальными событиями, приближения которых вы не видели», — говорит ФРС. … мир практической экономики отстаёт, сказал [].«От экономических прогнозистов не было особых перемен. Они все ещё используют одни и те же исторические модели, чтобы попытаться предсказать будущее. Как я вижу, мы мало чему научились».
В третьем абзаце выше цитируется тот же экономист, который в 2006 году предложил рассмотренный нами ошибочный анализ. Он говорит, что все захватывающие события предыдущих трёх лет «просто не были предсказуемыми». Действительно, они не были, по крайней мере, с точки зрения механической парадигмы. Тем не менее, он всё ещё «сердится из-за того, что экономисты неправильно понимают сигналы». Если они не ошибочно восприняли сигналы, не должны ли они пересмотреть правильность сигналов?
Его комментарий: «Вы никогда не сможете предсказать, когда пузырь лопнет», на самом деле означает: «Я не могу предсказать, когда пузырь лопнет», подразумевая, «поскольку я не могу этого сделать, никто не может». Как упоминалось в главе 23, большинство экономистов согласны с ним. С другой стороны, ребята, которые лихо шортили субстандартные ипотечные кредиты и нажились на медвежьих кредитных дефолтных свопах в 2006 году, неплохо справились с этим, вероятно, потому, что ни один из них не был экономистом.
Его комментарий, «вы не можете видеть, что происходит нефундаментальный шок», подразумевает, что «фундаментальные» потрясения как бы предсказуемы, о чём автор статьи убедительно заметил: «Но экономисты несогласны. Что такое шок? Если что-то является экономическим «шоком», то его, по определению, невозможно учесть при составлении прогнозов».
В конце концов, честные экономисты признавали — иногда с раздражением — что их инструменты не смогли предвидеть самое драматичное экономическое событие 1929–1933 годов. Тем не менее, те же самые экономисты продолжали прогнозировать экономику каждый квартал после этого, и СМИ продолжали цитировать их. Отскок в экономике с июня 2009 года позволил клиентам расслабиться, а экономистам вернуться в работу. Этот довольно естественный переход озадачил редакторов «The Telegraph»: «2009 год должен был стать годом, когда экономисты полностью и окончательно впали бы в немилость. Но, как ни странно, этого не произошло». Несостоятельность традиционных методов прогнозирования тенденций в макроэкономике не исчезла; она просто снова скрыта.
Очевидно, что подзаголовок первой статьи был прав: «методы прогнозирования не изменятся». Юджин Фама согласен с этим. Когда его спросили: «Будут ли серьёзные изменения?», он ответил: «Я не вижу ни одного». Выпуск «Oxford Analytica» от 6 января 2011 года объяснил, почему:
Изменение парадигмы? Преждевременно заключать, что в процессе экономического мышления происходят фундаментальные изменения. Парадигмы не отбрасываются, если нет другой парадигмы на замену, как подчеркнул венгерский философ науки Имре Лакатос. Превосходящая парадигма должна не только разрешить возникшие аномалии — в данном случае возникновение и сохранение экономического и финансового кризиса — но и решать тот же самый широкий спектр вопросов и проблем парадигмы, которую она должна заменить. Хотя, возможно предположить изменение этой парадигмы на периферии, мало доказательств того, что альтернативная парадигма для понимания экономического мира завоёвывает широкое доверие среди основных экономистов. Хотя кризис выявил серьёзные недостатки в неоклассическом синтезе, никакая альтернативная парадигма, скорее всего, не затмит его в краткосрочной перспективе. Кроме того, существует сильное интеллектуальное и социальное давление, которое способствует сохранению этой парадигмы.
В конце следующего экономического спада люди снова согласятся с тем, что экономическая теория бесполезна для прогнозирования экономических изменений. Затем в процессе восстановления — если не произойдёт фундаментального сдвига в теоретической перспективе (что маловероятно в долгосрочной перспективе; см. главу 40) — они вернутся к прогнозам экономистов.
В любой другой области деятельности повторные неудачи привели бы к переосмыслению основополагающих принципов. Но только не в экономике. По крайней мере, пока.
Необходимость новой модели
Вскоре после катастрофы 1987 года традиционная экономика подверглась нападению со стороны небольшой группы поведенческих экономистов. Во время гораздо более крупного финансового кризиса 2008 года более широкий круг мыслителей начал понимать, что что-то не так в отношении всего строения неоклассической экономической теории, потому что она применяется как к финансам, так и к экономике в целом. Уже в июле 2008 года физик и научный писатель Марк Бьюкенен заявил в «New Scientist»:
Все, от наблюдений иррациональности трейдеров до статистики колебаний рынка, говорит нам, что что-то не так с полученной мудростью, и растущая группа исследователей сформировала мнение о том, что нам отчаянно нужно развивать новую теорию экономики.
Мы отчаянно нуждаемся в новой экономической теории, но не в полном объёме. Экономика, которая правильно определена как то, что сейчас называется микроэкономикой (см. главу 13), в основном хороша. Проблемной областью для экономистов является принятая парадигма, предполагающая объяснение колебаний на финансовых рынках и в общей экономике.
После того, как пыль осела, некоторые сторонние мыслители пообещали в 2010 году попробовать разработать новые модели:
Грааль экономистов: пост-краховая модель
Физик Дойн Фармер считает, что мы должны анализировать экономику так же, как мы анализируем эпидемии и трафик. Психоаналитик Дэвид Такетт считает, что ключ к рыночным колебаниям можно найти в работах Зигмунда Фрейда. Экономист Роман Фридман считает, что мы никогда не сможем прогнозировать экономику с какой-либо точностью.
На протяжении десятилетий большинство экономистов, в том числе самые могущественные центральные банки мира, полагали, что люди достаточно рациональны, а функционирование рынков довольно гладкое, чтобы вся экономика могла быть сведена к нескольким уравнениям. Они собирали уравнения в математические модели, которые пытались имитировать поведение экономики.
В связи с финансовым кризисом и в качестве наказания за рецессию, которую не удалось охватить моделям, всё большее число экономистов начинают сомневаться в интеллектуальных основах, на которых строятся модели. Исследователи, некоторые из которых провели годы на академических полях, предложили шквал идей.... Институт нового экономического мышления... на данный момент одобрил финансирование более чем 27 проектов ... направленных на разработку новых способов моделирования экономики. Некоторые из наиболее авторитетных фигур академических наук говорят, что новые идеи ... ещё очень далеки от создания модели, которая явно улучшит статус-кво.
[Четверо учёных] экономистов надеются привлечь десятки экспертов по поведению потребителей, инвесторов и фирм в рамках масштабного проекта моделирования. Исходные данные могут включать всё, от исторических данных до интервью.
Многие экономисты считают, что следующая большая идея, скорее всего, придёт из рядов более молодых кандидатов наук, которые производят множество исследований, изучающих финансовый кризис.
Фармер считает, что традиционные модели всегда будут полезны для определённых типов анализа, но он не оптимистичен относительно того, что они обеспечат полное решение. "Экономические прогнозы никогда не были очень хорошими, и не очевидно, что если мы будем придерживаться тех же методов, мы сделаем что-то лучше”, — говорит он. «Нам нужно попробовать что-то новое».
Физика и психоанализ дали ценную информацию о поведении финансового рынка. Но я не думаю, что люди, работающие в этих дисциплинах, могут смоделировать его. В последней строке все сказано: нужно попробовать что-то новое.
Когда нам это нужно? Роджер Фармер из «UCLA» заметил, что поле созрело для сдвига парадигмы сейчас: «Время абсолютно подходит для новых идей, как и в 1930-х и 1970-х годах». В статье под заголовком «Экономисты спорят о том, почему они это делают», выделяются три комментария:
(1) Экономист, лауреат Нобелевской премии говорит: «Практически никто не видел ... насколько хрупкой стала система».
Ключевое слово – практически. Горстка обозревателей видела это. Каковы были их инструменты и перспективы? Разве профессия не должна исследовать и проверить их методы и, если они будут доказаны, принять их?
(2) В статье говорится: «Теперь экономисты обсуждают, не хватает ли у них правильных инструментов или нужна другая перспектива».
Ответ: и то, и другое.
(3) Роберт Шиллер из Йельского университета справедливо заявил: «Мы хотим иметь красивую и элегантную модель».
И мы.
Социономическая теория экономики не только красива и элегантна, но и истинна. О ней рассказывает оставшаяся часть этой книги.
Ответ на загадку
Как может быть, что события, условия и действия властей не оказывают влияния на фондовый рынок? Ответ таков: это не причины, а результаты. Неудивительно, что они ни на что не влияют.
Результаты чего? Читайте дальше.
Читать продолжение...
Оригинал: http://www.elliottwave.com/r.asp?acn=15et&rcn=aa675&dy=aa040517&url=http://www.elliottwave.com/Articles/2017/02/22/19/23/The-Myth-of-Shocks?sc_camp=499256D852404F90AB92F109BE63DD71